Жизнь и творчество Д. Кнута.
Сокращенный вариант биографического очерка Д. Кнута, написанный
В. Хазаном. Полностью текст см. "Довид Кнут. Собрание сочинений." - Иерусалим, Еврейский университет, Кафедра русских и славянских исследований, 1997 - т.1, стр 35-69.

Давид Кнут (Давид Миронович Фиксман) - поэт, чья драматическая судьба и творчество соединили в один целостный художественный материк три страны, три разных культурно-исторических почвы Россию (точнее, воспетый им "особенный, еврейско-русский воздух» Бессарабии, где прошли его детство и юность), Францию и Израиль. Он родился 10 (23) сентября 1900 года в небольшом городке Оргееве, близ Кишинева. Этот край нечасто, но все же появляется в его стихах: "Бездомный парижский ветер качает звезду за окном", "Уже ничего не умею сказать", "Кишиневские похороны" - все из книги "Парижские ночи", и, конечно, в "Кишиневских рассказах".

Отец Меир (Мирон) Фиксман, держал небольшую бакалейную лавку, в которой Давид с детства познал заботы взрослой трудовой жизни. Если верить упомянутым "Кишиневским рассказам", имеющим несомненную автобиографическую основу, отец хотел направить сына по собственным стопам мелкого торговца, но страсть подростка к чтению, а впоследствии и сочинительству, "болезни столь же неизлечимой, как рак" (так Кнут определит ее в тех же самых рассказах), пересилила строгую родительскую дидактику. В 1918 г. Бессарабию аннексировала Румыния, и, как Кнут пишет о себе в статье "Маргиналии к истории литературы”, “в одно прекрасное утро я проснулся румыном и решил сменить свое новое и малопривлекавшее меня отечество на Париж".

Итак, в двадцатилетнем возрасте Кнут оказался в Париже. Подобно многим другим своим сверстникам, он "переменил уйму самых разнообразных профессий". Близко знавшая его Н.Берберова впоследствии вспоминала: "Кнут был небольшого роста, с большим носом, грустными, но живыми глазами. В двадцатых годах он держал дешевый ресторан в Латинском квартале, где его сестры и младший брат подавали. До этого он служил на сахарном заводе, а позже занимался ручной раскраской материй, что было в то время модным...» Помимо Н.Берберовой, в дружеский круг Кнута, человека живого, веселого и общительного, входило нескольких молодых парижских литераторов: среди людей, в особенности ему близких, нужно выделить А.Гингера, Ю.Терапиано, Н.Берберову, А.Седых...

В 1925 г. Кнут первым из членов "Союза молодых писателей и поэтов" дебютировал с книгой стихов "Моих тысячелетий", представление которой состоялось в мае. На этом вечере присутствовал В.Ходасевич, искренне приветствовавший появление молодого талантливого автора, стихи которого слышал едва ли не впервые. Вероятно, проблеме ученичества у Ходасевича будущие биографы Кнута уделят особое внимание, пока же важно отметить, что во второй половине 20-х гг. между ними утвердились прочные связи: Камер-фурьерский журнал Ходасевича - дневник, который он вел на протяжении всей жизни, испещрен упоминаниями о многочисленных встречах с Кнутом, причем нередко в обстановке домашне-семейной, что указывает на исключительно доверительный, характер их отношений. разумеется, главный взаимный интерес друг к другу питала поэзия, стихи фокусировали в себе многообразие человеческих связей и компенсировали житейские несовершенства, отсюда ценность личности определял поэтический капитал, а не повседневная суета и бытовые раздражения. Ходасевич, приятельских отношений в литературу не переносивший и не терпевший никакой фальши даже близко знакомых авторов, за косноязычием книги "Моих тысячелетий" чутко расслышал подлинное поэтическое чувство. Печатные оговорки критики о том, что молодому поэту следует еще многому учиться, не отменяли главного: Кнут, без скидок на возраст принятый в среде главных литературных авторитетов, входит как равноправная величина в гущу литературного быта, что, как правило, дает достоверное и безошибочное представление о физическом присутствии писателя в духовной жизни. После выхода "Моих тысячелетий" Кнут рассылает книгу наиболее авторитетным критикам, в частности, в Лондон Д.П.Святополку-Мирскому, с которым до этого знаком не был. Его стихи, напечатанные в периодических эмигрантских изданиях,отмечает З.Гиппиус.

За первым кнутовским сборником последовали другие: "Вторая книга стихов" (1928), "Сатир" (1929), "Парижские ночи" (1932). "Насущная любовь" (1938). Еще до войны он намеревался составить из них книгу избранных стихов, однако этот замысел удалось воплотить только в 1949 г., перед отъездом в Израиль. Поэтическую славу Кнуту принесли не столько даже книги, сколько неизменное участие в многочисленных творческих вечерах с чтением собственных или разбором чужих стихов. Но своей долей известности у той части эмигрантской аудитории, что посещала поэтические концерты и разного рода литературные вечера, каковые в большом количестве проводились на русском Монпарнасе в 30-е годы, он, без сомнения, обладал. Кнут, вообще отличавшийся неукротимым энтузиазмом и приобретший к этому времени некоторую писательскую известность, попадает в достаточно интенсивный поток творческого общения. Это были не какие-то спорадические, от случая к случаю, литературные собрания, выполнявшие роль эстетических отдушин, но некий образ каждодневного духовного существования художника.

Увы, почти никаких средств к существованию творческая деятельность не давала. Добывать хлеб насущный приходилось иными способами. В начале 30-х гг. Кнут нанялся на работу в немецкую торговую фирму и, как вспоминает А.Седых, "...с утра до вечера развозил по городу на "трипортере", трехколесном велосипеде, какие-то товары и этим зарабатывал на пропитание". В феврале 1935 г. он вместе с велосипедом попал под колеса автомобиля и, получив ранение, был доставлен в госпиталь Кошен, где в это время проходила медицинскую стажировку Ева Циринская (в замужестве Киршнер) Незадолго до этого Кнут знакомится с дочерью выдающегося русского композитора А.Н.Скрябина Ариадной, ставшей впоследствии его женой и принявшей иудейство. Большая человеческая дружба, скрепившая судьбы этих троих людей, оказалась не просто одним из самых ярких событий в их жизни, она, кроме того, совпав во времени и пространстве большой истории с процессом духовной ломки Кнута, вплелась в общий процесс, приведший в конечном счете к резкому изменению его творческой судьбы.

Еврейское происхождение всегда выступало главным источником духовных рефлексий Кнута-художника. В начале 30-х гг. происходит его сближение с сионистскими кругами, а с течением времени заражение сионистскими идеями. В преддверии второй мировой войны Кнут-поэт уступает дорогу другому Кнуту - еврейскому публицисту, редактору газеты, общественному деятелю, чей пусть и не столь мощный, но своеобразный лирический голос оказался полностью поглощенным гражданской активностью и национальным темпераментом. Еврейская газета (на французском языке) "Affirmation", которую он редактировал, выходила на протяжении 1939 г. и служила трибуной, с которой звучало предупреждение о реальной опасности превращения захлестнувшего Европу антисемитизма во всепланетный еврейский погром. Кнут (а Скрябина даже еще острее, чем он) ощущал неотвратимость приближающейся трагедии европейского еврейства. Эти в скором времени сбывшиеся пророчества оказались бессильны только в одном: представить истинные масштабы разразившейся Катастрофы. В августе того же 1939 г. все трое - Кнут, Ариадна Скрябина и Ева Киршнер, были участниками проходившего в Женеве XXI Сионистского конгресса. Все в том же 1939 г. Кнут написал свои последние стихи, вошедшие в цикл "Прародина".

После этого, в течение пятнадцати с небольшим лет, которые ему суждено было еще прожить, из-под его пера не вышло ни единой стихотворной строчки; в книге "Избранные стихи", появившейся в 1949 г., новых текстов нет, она представляет собой итог созданного им задолго до эпохи поэтического молчания. Как вспоминает Ева Киршнер, еще до оккупации немцами Франции, в марте 1940 г. репатриировавшаяся в Палестину, Кнут сказал ей незадолго до ее отъезда: "Теперь не время петь", - и по всему было видно, как он, преисполненный желания практической деятельности, едва ли не физически ощущал анемию слова. Это было, безусловно, поведение скорее гражданина и национального патриота, нежели художника. Не станем, однако, ни превозносить, ни осуждать Кнута за него: крутые зигзаги дальнейшей его судьбы и суровость перенесенных испытаний сделали человеческую позицию поэта, не доверившегося стиху, эстетически уязвимой, но нравственно неподсудной. Однако факт остается фактом: перед лицом сбывшихся библейских пророчеств о наступлении конца света Кнут действительно сомкнул уста, будто разуверившись в их могуществе Источником вдохновения для нескольких последних кнутовских стихотворений, объединенных в упомянутый цикл "Прародина", послужило его путешествие в Палестину, совершенное летом-осенью 1937 г.; кроме того, по впечатлениям от этой поездки был написан очерк "Альбом путешественника". И хотя он называет себя в нем "человеком аполитичным" и пытается представить саму ситуацию присутствия на паруснике, принадлежавшем еврейской морской школе, вне связи со своими сионистскими настроениями той поры, не приходится сомневаться, что совершенное им путешествие было далеко от обычной туристской прогулки с целью "посмотреть мир". Маршруты, по которым двигался Кнут в Эрец-Исраэль, отражены в стихах: в одних случаях об этом говорят сами их названия - "Хайфа", "Рош-Пина", "Цфат", "Метулла", в других - рисуемая образная топография: Тверия ("Я шел по берегу Тивериады"), развалины Капернаума ("Бродил между камней Капернаума"), долина Иосафата ("И стертые бесчисленные плиты Безумных мертвецов Иосафата"). К этому времени относится первый перевод его стихов на иврит: 15 октября 1937 г. в газете "Гаарец" появилось кнутовское стихотворение "Я не умру" ("Ани ло амут") (перевод принадлежит крупнейшему израильскому поэту и переводчику А.Шлионскому). Судя по сохранившимся сведениям, Кнут знакомится или возобновляет контакты с творческой израильской интеллигенцией. Во время поездки он выступает с чтением стихов.

В начале второй мировой войны Кнута мобилизуют во французскую армию. Он находится в казармах Мортье, хотя режим еще относительно вольный, и война не воспринимается как нечто близкое и реальное. 11 июня 1940 г. немцы вошли в Париж, правительство маршала Петена капитулировало. Кнут и Ариадна (с тремя ее детьми от двух первых браков) отправляются в неоккупированную часть Франции, на юг, в Тулузу. Здесь они создают подпольную группу Еврейского Сопротивления, влившуюся со временем в Еврейскую боевую организацию. В 1942 г. выходит в свет французская брошюра Кнута "Que faire?" ("Что делать?", написана в конце 1941), в которой он выступает как идеолог вооруженной борьбы с фашистами. Сознавая в то же время весь трагизм создавшегося положения, он ищет из него достойный выход и обращается к ряду лиц с просьбой помочь ему получить визу на выезд в США. В Америку ему не суждено было попасть.О деятельности созданной им и руководимой до 1942 г. подпольной группы Кнут расскажет в своей книге "Contribution a l'histoire de la Resistance Juive en France 1940-1944" (Paris, 1947). Будучи фигурой известной и заметной, к тому же евреем, он, по решению Главного штаба, уходит в Швейцарию, где скрывается до освобождения Франции. Ариадна осталась в Тулузе и продолжала борьбу. 26 мая 1943 г. у нее родился их совместный с Кнутом сын Йоси, а 22 июля 1944 г. она погибла.

Возвращение Кнута в послевоенную Францию было суровым испытанием памяти. Несмотря на владевшее им подавленное состояние и творческую опустошенность, нельзя сказать, чтобы Кнут в эти годы морально сдался. Другое дело, что его обостренное чувство трагизма давало внятное представление о невозможности, после пережитой евреями Катастрофы, гуманистического существования по старым нравственным заповедям. И после войны Кнут ведет жизнь писателя, пусть и не столь творчески активную и энергичную, как раньше. В мае 1949 г. он издает итоговую книгу "Избранные стихи". Подводящая какой-то важный жизненный итог, который позволял увидеть себя в прошлом, книга "Избранные стихи", увы, не облегчала вступления в будущее. На протяжении нескольких последних лет этим будущим, уже не смутным, а относительно представимым, была для Кнута Палестина, которая манила и отталкивала одновременно. Летом 1946 г. он становится редактором журнала "Le Monde Juif" ("Еврейский мир"), который через некоторое время превратился в "Buletin du Centre de Documentation Juive Contemporaine" ("Бюллетень Центра Документации Современного Еврейства"). Под эгидой Центра увидела свет его книга о Еврейском Резистансе.

В 1947 г. Кнут перевел на французский язык пьесу Макса Цвейга "Тель-Хай" для молодежного еврейско-французского театра. В период работы над спектаклем он знакомится с молодой актрисой Виргинией Шаровской, ставшей в скором времени Лией Кнут, его последней женой. Осенью 1948 г. они отправляются в недавно образовавшееся государство Израиль. Останавливаются в Тверии, расположенной вблизи озера Киннерет. Здесь, посреди поистине библейской природы, рядом с любимым человеком, Кнуту дано было вновь испытать состояние тихой творческой радости Обратно в Париж они вернулись не позднее 22 декабря 1948 г. Перенеся, как он пишет А.Гингеру, "легкое воспаление легкого", Кнут активно берется за издание книги "Избранных стихов". Менее чем через год, в сентябре 1949 г., Кнуты навсегда оставляют, Францию и поселяются в Израиле. 4 октября они получают израильское гражданство, а 27 ноября прибывают в киббуц Афиким, расположенный в центральной части Иорданской долины и знакомый Кнуту по прошлым посещениям страны - в 1937 и 1948 гг. Поработав в нем полгода, он отправляется с Лией в город Кирьят-Моцкин (севернее Хайфы), где они обучаются в ульпане (центр по изучению еврейского языка и еврейской культуры) ивриту. После его окончания переезжают в Тель-Авив: Лию, в короткий срок овладевшую ивритом, принимают на работу в Камерный театр. Семья снимает квартиру в Гив'атаиме, городе, примыкающем к Тель-Авиву, в квартале Бицарон, где селились в основном евреи из Восточной Европы, уцелевшие во Вторую мировую войну.

В 1954 г. Кнут с женой ненадолго выезжали в Париж. Несмотря на природный оптимизм и отчаянное сопротивление болезни (прогрессирующей опухоли мозга), его организм был сломлен перенесенными муками и трагедиями, горечью потерь и совестливой болью вины. С осени 1954 г. Кнут уже не покидает больницы: силы медленно оставляли его, рука отказывалась писать. 15 февраля 1955 г. Кнута не стало. Он умирал мучительно, в полном несовпадении с фантазиями прошлых друзей о некой благостно-библейской атмосфере, окутавшей его последние часы. 16 февраля его тело было предано земле, в которой он обрел вечный покой.